Роман Шмараков - К отцу своему, к жнецам

В сей-то медвяной реке канула и растворилась, я мню, бесследно малая капля желчи. Рассказывают, что господин наш, приметив некоего селянина, среди прочих пробиравшегося в храм, накинулся на него и, наземь опрокинув, обрушил бы нещадный гнев на человека, ему незнакомого и к тому же отягощенного сухою левою рукою, если бы близкие и слуги его не успели его удержать. Сам же он, словно опомнившись, был поражен приметным смущением и, отошед от несчастного, велел дать ему денег – ошеломленному, на земле сидящему и потирающему горло единственной рукою, никак не ждавшему нынче научиться, как близко ходят гнев и милость, да еще заработать на этой науке. По великому множеству собравшихся и по быстроте, с какою это дело началось и кончилось, оно не омрачило праздника, но повод пересудам дало немалый. Нет в замке человека, который не знал бы в точности, отчего это вышло: видел ли его прежде наш господин, спутал ли с кем, был ли прогневлен какой-нибудь оплошностью или поражен душевным недугом, вынесенным из заморского странствия, – с таким-то шумом смотрят у нас на чужие дела. Я же думаю, что людям, в чьих руках власть над многими, попускает Бог совершать такие и большие грехи, дабы собственной виной научились, сколь милосерды должны они быть, наказывая других. Несомненно, что стыд может научить милости, как никакое преспеяние в добродетели не может.

46

Досточтимому и боголюбезному господину Евсевию Иерониму, пресвитеру Вифлеемскому, Р., смиренный священник ***ский, – о Христе радоваться

Был у меня драгоценный мой рассказчик, от которого я столь много славного уповаю узнать, пусть оно и скрыто в его рассказе, как золотой мед в дупле сурового дуба, говоря словами поэтов. Его повесть, как ты помнишь, выбралась из моря и стоит теперь на чужом берегу, оглядываясь по сторонам; вот что он поведал мне ныне, а я бережно передаю тебе.

Как вы слышали, корабли английского короля подошли к Кипру, но в навечерие св. Марка их настигла буря, и три корабля разбились и погибли прямо перед портом, что называется Лимазон. Из людей немногие были выброшены волнами на землю, остальные же потонули. Тогда на берегу нашли мертвое тело одного из доверенных людей короля, по имени Роже Моша, у которого на шее висела королевская печать, и какой-то человек взял ее и принес продавать в войско, и пилигримы дивились, как это море ее отдало. А люди, жившие на этом острове, вышли навстречу тем, кого вынесло волнами, притворно скорбя и соболезнуя им в их бедствиях, и проводили их в соседнюю крепостцу, где те могли бы отдохнуть. Тех же, кому посчастливилось выбраться при оружии, они обирали донага и помещали под охрану, чтобы тем не пришло на мысль завоевать себе остров. Англичане, слыша, что их люди выброшены на берег нагими, послали им с кораблей одежды и всего потребного, но греки разделили все между собою, пилигримам же не давали выйти из крепости, пока об этом деле не будет донесено императору. Все это вышло потому, что Бог щадит нечестивца, дабы исполнилась мера его греха. Ибо тогда умерли один за другим многие, кто мог бы принести отраду Святой земле, как германский император, и английский король, отец нынешнего, и сицилийский король, но были живы и здравствовали люди, от которых никто не видел добра, и одним из них был этот император Кипра, о котором мы говорим, по имени Курсак. Не будь его, Святая земля получала бы помощь с Кипра, как прежде; но он водворился в этих краях, отняв власть, принадлежавшую константинопольскому императору, и заключил договор с сарацинами, во всем следуя за Иудой и Ганелоном. Когда же на его остров заносило пилигримов, он брал их в плен и требовал выкуп, делая эти места ненавистными христианам. И на этот раз, слыша, что подле его берегов стоят суда, он обрадовался этому, как празднику, и решил оставить всех, кто высадится, без единого медяка; но все кончилось не по его желанию. Греки, бывшие в крепости, призвали баронов этого края, чтобы решить, как поступить с пилигримами – нельзя ли их перебить обманом: это дошло до заключенных в крепости, и они решили, что лучше попытать счастья в бою, чем мучиться от голода и ждать своей судьбы, и стали против греков с великой отвагой, хотя почти не имели оружия. На кораблях же услышали об этом и не стерпели, что добрые воины гибнут таким позорным образом; многие сумели высадиться, хотя греки стреляли в них из луков и арбалетов, и, соединившись с теми, кто бился подле крепости, они разогнали греков и заняли порт.

В тот же день к вечеру явился туда упомянутый император греков Курсак. И пилигримы принесли ему свои жалобы, он же обещал им всяческое удовлетворение и выдал четырех заложников. Сам же он втайне от пилигримов велел отовсюду собираться своим войскам. А назавтра он пришел в порт, где уже несколько дней стоял корабль с королевой Сицилии и с невестой английского короля, дочерью короля Наварры, не решавшимися сойти на берег, и начал говорить к ним как человек мирный, ни в чем не затевающий зла. Он всячески уговаривал их сойти, обещая, что они будут приняты честно и не претерпят никакой обиды, они же опасались ему довериться. Тогда император ушел и вернулся назавтра с обильными дарами, дабы почтить королеву Сицилии, и послал ей хлеб, баранину и вино с кипрских виноградников, лучше которых нет на свете; но эта дама, весьма мудрая и проницательная, велела благодарить за подношения и осталась на корабле. На третий день, это был день Господень, император явился снова и выказал все свое красноречие, побуждая их покинуть корабль; тогда дамы, уже давно пребывавшие среди волн и боявшиеся дальше перечить императору, обещали, что завтра сделают по его желанию и выйдут на берег. Выслушав это, император ушел весьма обрадованный. И когда эти две дамы, дав обещание, которое страшились исполнить, сидели опечаленные, беседуя о том, как им быть, вдруг на море показались два корабля, шедшие прямо к ним, а пока королева вглядывалась в них, за ними показалось еще великое множество судов, больших и прекрасных; тогда она воскликнула: «Нет сомнения, Бог прямиком ведет сюда моего брата Ричарда». Это было чистой правдой, ибо вскоре весь флот короля Англии приблизился к Лимазону. Когда король известился обо всем, что здесь было, он отправил двух послов к императору, дабы мирно просить, чтобы за все обиды было дано возмещение и пилигримам вернули их добро, император же встретил послов с пренебрежением и вылил на их головы все поношения, какие смог выдумать, ибо привык, что ему все сходит с рук, и надеялся, что так будет и впредь. Тогда король велел своим людям вооружаться, ибо в нем разгорелся прекрасный гнев против того, кто кичится своими грехами, и он отнюдь не думал себя сдерживать. Они выполнили этот приказ в мгновение ока и поплыли к берегу, который греки защищали, как могли: ибо они приволокли отовсюду двери, снятые с домов, бочки, жерди, скамьи, лестницы, щиты, обломки кораблей, заброшенных от ветхости, всякую домашнюю утварь и, словом сказать, донага раздели город, чтобы удержать порт. А император с приближенными объезжал берег в драгоценных и многоцветных одеждах, на боевых конях и прекрасных мулах, с пышными знаменами, колышущимися на ветру, а его люди подняли страшный крик и вой, видя приближение пилигримов, и за каждой выставленной доской у них был лучник или арбалетчик, наши же гребли против них в утлых лодках, к тому же были утомлены долгим плаваньем и вынуждены биться пешими в тяжелых доспехах, в чужой стране, где они ничего не знали и никому не могли довериться; но Бог судит, на чьей стороне правда. Сперва наши арбалетчики завязали перестрелку с их людьми, так что воздух помрачился от стрел, и многие погибли с обеих сторон, но греки подались и дали нашим высадиться; и когда король выпрыгнул на берег, а следом за ним все пилигримы, они ободрились и сказали друг другу: «Теперь-то уж мы постучимся к ним в двери». Тут пошло доброе сражение уже не на дротах и стрелах, но на мечах, и было совершено много славных подвигов перед глазами короля. Наш господин оказал несравненную доблесть, жестоко досадуя на греков, из-за чьего коварства и вероотступничества пилигримы имеют столько препятствий на пути и никак не могут исполнить своих обетов. И надо вам сказать, что греки не вытерпели долго, но бросили свои корабли и показали хребет. Тогда наши вторглись в город и разошлись по его окрестностям. Король, видя бегство императора с его богатыми знаменами и стягами, вскочил на какую-то лошадь и пустился ему вслед, громким криком призывая его помериться один на один, тот же, словно соглашаясь, погнал коня еще быстрее и победил в резвости. После этого король, видя, что город принадлежит ему, пригласил дам сойти с корабля, что они сделали весьма охотно, и поместил их в прекрасное жилье, дабы они отдохнули от морских тягостей. Сам он расположился на ночь в своих шатрах и велел вывести коней с судов, император же, не зная об этом, не питал большого страха и устроился на ночлег всего в пяти милях оттуда. Поутру, около девятого часа, король со своими людьми сел на коня и неподалеку в масличной роще нашел отряд греков с их славными знаменами, который, едва завидев людей короля Англии, пустился прочь, наши же скакали не быстро, жалея коней, кои целый месяц терпели море; и вскоре они увидели лощину, где император отдыхал со всем своим войском, и сказали королю: «Прекрасный сеньор, давайте отпустим эту закуску, которая убегает, раз уж мы нашли весь обед поданным в этой долине». Король не заставил себя долго уговаривать, и они пришпорили коней и ударили на греческий стан, где люди в большинстве еще спали; и они пронеслись там, рубя веревки и валя шатры и павильоны, и поднялся такой вопль, что этого нельзя передать. Король же копьем вышиб из седла императора, когда тот ездил среди своих людей, укоряя их и понукая на битву; однако император оправился и успел бежать на другом коне, оставив в этой долине, где он думал найти покой и защиту от гнева, много своих рыцарей убитыми и подарив королю свой золотой шатер, свое знамя, пышное и богато расшитое, и целую груду одежд, ибо он более стыдился иметь нечистую одежду, чем нечистую душу. Пилигримы преследовали греков две мили, а потом умерили шаг и вернулись. Воистину, это был богатый обед, поскольку в помянутой долине им досталось множество шелковых одежд, золотых и серебряных сосудов, коней и мулов, и скота, и шлемов, и панцирей, и другого оружия, слишком хорошего для людей, которые им владели прежде, так что каждая душа насытилась полученной добычей. После этого король велел объявить через глашатая, что те, кто желает мира, могут входить и выходить свободно, те же, кто почитает короля своим врагом, пусть опасаются попасть ему в руки, ибо кто считает его врагом, тому он охотно явит себя таковым. Император же, весьма смущенный и опечаленный, бежал в сильную крепость, называемую Никосией, и затворился там.